Все, что мне хотелось доказать, это то, что Пальмеретон, а следовательно и лондонская пресса, действующая по его приказам, отказывается от своей враждебной позиции по отношению к Соединенным Штатам. Причины этого revirement [перелома. Ред.], как его называют французы, я попытаюсь разъяснить в одной из моих последующих корреспонденции. Прежде чем закончить, добавлю, что г-н Форстер, член парламента от Брадфорда, прочел в прошлый вторник в зале брадфордского Механического института лекцию на тему «Гражданская война в Америке», в которой проанализировал подлинные причины и характер этой войны и с успехом опроверг лживые измышления пальмерстоновской прессы.

Написано К. Марксом 5 октября 1861 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 6411, 21 октября 1861 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС

ЛОНДОНСКАЯ ГАЗЕТА «TIMES» О ПРИНЦАХ ОРЛЕАНСКИХ В АМЕРИКЕ

Лондон, 12 октября 1861 г.

По случаю поездки прусского короля в Компьен [171] лондонская газета «Times» напечатала несколько едких статей, показавшихся весьма оскорбительными по ту сторону Ла-Манша. «Pays, Journal de l'Empire» [172] , в свою очередь охарактеризовала авторов из «Times» как людей, головы которых отравлены джином, а перья запачканы грязью. Этот случайный обмен ругательствами имел своей целью лишь скрыть от общественного мнения ту близость, которая существует между Принтинг-хаус-сквер [173] и Тюильри. За пределами границ Франции у героя декабря нет большего сикофанта, чем лондонская газета «Times», и услуги последней являются тем более неоценимыми, чем больше эта газета время от времени присваивает себе тон и манеру цензора Катона по отношению к своему Цезарю. Газета «Times» в течение месяцев осыпала Пруссию оскорблениями. Воспользовавшись жалким делом Макдоналда [174] , газета сообщала Пруссии, что Англия приветствовала бы переход рейнских провинций из-под варварского господства Гогенцоллернов к просвещенному деспотизму Бонапарта. Это возмутило не только прусскую династию, но и прусский народ. Газета «Times» неодобрительно отозвалась об идее заключения англо-прусскою союза в случае конфликта между Пруссией и Францией. Газета напрягала все силы, чтобы убедить Пруссию в том, что ей нечего ждать помощи со стороны Англии и что самое лучшее для нее — это прийти к какому-нибудь соглашению с Францией. Когда, наконец, слабый и приспособляющийся прусский король решился на поездку в Компьен, газета «Times» могла с гордостью воскликнуть: «quorum magna pars fui» [ «в этом большая заслуга принадлежит мне» (Вергилий, «Энеида», книга вторая). Ред.], но теперь настало время, когда необходимо изгладить из памяти англичан тот факт, что «Times» прокладывала путь прусскому монарху. Отсюда ее бутафорские громы. Отсюда же и ответные громы со стороны «Pays, Journal de l'Empire».

Теперь газета «Times» снова заняла позицию смертельного противника бонапартизма, получив тем самым возможность оказать помощь герою декабря. Случай для этого вскоре представился. Луи Бонапарт, конечно, наиболее щепетилен в тех случаях, когда дело касается славы его соперников — претендентов на французскую корону. Он показал себя в смешном свете в деле с памфлетом герцога Омальского против Плон-Плона [175] , и его поведение оказало делу орлеанистов большую поддержку, чем все, что сделали все сторонники Орлеанов вместе взятые. В эти последние дни французскому народу опять пришлось провести параллель между Плон-Плоном и принцами Орлеанскими. Когда Плон-Плон отправился в Америку, в Сент-Антуанском предместье появились карикатуры, изображавшие его в виде толстяка, занятого поисками короны, но в то же время принимающего вид самого безобидного путешественника, который питает особое отвращение к запаху пороха. В то время как Плон-Плон возвращался во Францию, не пополнив лавры, которые он приобрел в Крыму и в Италии, принцы Орлеанские пересекли Атлантический океан, чтобы поступить на службу в национальную армию [176] . Отсюда большая суматоха в бонапартистском лагере. Негодование бонапартистов не могло найти выхода в продажной парижской прессе. Таким образом были бы лишь обнаружены опасения сторонников Империи, повторилась бы скандальная история с памфлетом и напрашивались бы нежелательные сравнения между принцами в изгнании, которые борются под республиканским знаменем против поработителей миллионов трудящихся, и другим изгнанным принцем, который приносил присягу в качестве английского специального констебля, чтобы принять участие в подавлении английского рабочего движения [177] .

Кто должен помочь герою декабря разрешить эту дилемму? Кто иной, как не лондонская газета «Times»? Если та самая лондонская газета «Times», которая 6, 7, 8 и 9 октября 1861 г. возбудила ярость «Pays, Journal de l'Empire» своей циничной критикой компьенского визита, если эта самая газета могла выступить 12 октября с беспощадными нападками на принцев Орлеанских за их вступление в ряды национальной армии Соединенных Штатов, то разве Луи Бонапарт тем самым не доказал свою правоту по отношению к принцам Орлеанским? Разве статья «Times» не будет переведена на французский язык, разве она не будет комментироваться французской прессой» разве prefet de police [префект полиции. Ред.] не разошлет ее во все департаментские газеты и разве она не будет циркулировать по всей Франции как беспристрастный приговор, вынесенный лондонской газетой «Times», личным врагом Луи Бонапарта, по поводу последних действий принцев Орлеанских? Поэтому-то «Times» сегодня выступает с весьма грубыми нападками на этих принцев.

Луи Бонапарт, конечно, слишком деловой человек, чтобы, подобно официальным торговцам общественным мнением, проявлять слепоту суждения в отношении войны в Америке. Он знает, что подлинный народ Англии, Франции, Германии, Европы считает дело Соединенных Штатов своим собственным делом, делом свободы и что, несмотря на всю продажную софистику, он видит в Соединенных Штатах свободную землю миллионов безземельных Европы, их обетованную землю, которую теперь надо защищать с оружием в руках от грязных посягательств рабовладельцев. Более того, Луи-Наполеон знает, что народные массы во Франции связывают борьбу в поддержку Союза с борьбой их предков за основание американской независимости и что в их глазах каждый француз, обнажающий свой меч за национальное правительство, лишь выполняет завет Лафайета [178] . Поэтому Бонапарт знает, что если что-нибудь может помочь принцам Орлеанским завоевать расположение французского народа, так это именно их вступление в ряды национальной армии Соединенных Штатов. Он содрогается при одной мысли об этом, и поэтому лондонская «Times», его цензор и сикофант, заявляет сегодня принцам Орлеанским, что «они не увеличат своей популярности среди французской нации, унизившись до службы этому подлому делу». Луи-Наполеон знает, что все войны, которые велись в Европе между враждующими нациями со времени его coup d'etat [государственного переворота. Ред.] были искусственными войнами, беспочвенными, вздорными, основанными на фальшивых предлогах. Война с Россией, война в Италии, не говоря уже о разбойничьих экспедициях против Китая, Кохинхины [179]  и т. д., никогда не возбуждали симпатий французского народа, который инстинктивно чувствовал, что эти войны велись лишь с целью укрепить цепи, созданные coup d'etat. Первая великая война в современной истории — это война в Америке.